Короб ков
Главная
Вход
Регистрация
Четверг, 05.12.2024, 07:33Приветствую Вас Гость | RSS
Поиск

Меню сайта

Категории раздела
Антология экфрасиса [11]
Описание произведений искусства
Пейзажная антология [1]

Статистика

Онлайн всего: 6
Гостей: 6
Пользователей: 0

Block title

Главная » Статьи » Пейзажная лирика » Антология экфрасиса

Филострат Старший. Картины. I, 1-15

Филострат Старший. Картины. I, 1-15


Антология экфрасиса
I, 16-31 → 
Примечания
  • Рубрики
    • Античная литература.
    • Описания произведений искусства.
  • Источник:
    • Симпосий (Συμπόσιον).
    • Филострат (Старший и Младший); Картины. Каллистрат. Статуи / Пер. С. П. Кондратьева. 
      • М.-Л.: Изогиз, 1936. С. 21-103.
      • Томск: Водолей, 1996.

Филострат Старший
Картины

Книга I

Введение

(1) Кто не любит всем сердцем, всею душой живописи, тот грешит перед чувством правдивой наглядности, грешит и перед научным знанием, поскольку оно также не чуждо поэтам; ведь оба они, и поэт и художник, в одинаковой мере стремятся передать нам дела и образы славных героев; такой человек не находит тогда удовольствия и в строгой последовательности и гармонии, а на ней ведь зиждется также искусство художника слова. Говоря возвышенным слогом, ведь искусство – богов откровение; на земле оно воплощается в те образы, которыми Горы [1] картинно одевают луга; на небе мы ими любуемся во многих чудесных созвездиях; Если кто хочет точнее узнать, откуда возникло искусство, [2] пусть он знает, что подражание служит его началом; таким является оно с самых древних времен и оно наиболее соответствует природе. Мудрые люди открыли этот закон и одной части такого искусства дали название живописи, а другую назвали пластикой. (2) У пластики много разновидностей: работа с пластической массой, подражание в меди, резьба из белого или паросского мрамора, [3] работа по слоновой кости и, клянусь Зевсом, прежде и главнее всего пластика, ваяния. А живопись, правда, зависит только от красок, но дело ее не только в этом одном: хотя она обладает для внешнего проявления одним только этим средством, она умело создает много больше, чем какое-либо другое искусство, хотя бы оно обладало еще многими другими средствами выражения. Она может изобразить и тень, умеет выразить взгляд человека, когда он находится в яростном гневе, в горе или же в радости. Ваятель ведь меньше всего может изобразить, какими бывают лучи огненных глаз, а художник по краскам» знает, как передать блестящий взгляд светлых очей, синих или же темных; в его силах изобразить белокурые волосы, огненно-рыжие и как солнце блестящие, передать он может цвет одежд, и оружия; он изображает нам комнаты и дома, рощи и горы, источники и самый тот воздух, который окружает все это. (3) Кто в этом искусстве достиг высокой степени совершенства, какие народы, какие цари его дарили своею особой любовью, – об этом писали уж многие, в том числе Аристодем из Карий [4]; он, пользуясь моей любовью к живописи, года четыре тому назад гостил у меня; он писал во вкусе Эвмела, [5] но внес много изящества в приемы его письма.

В данное время речь идет не о художниках в живописи, не об их биографиях; я хочу передать о тех произведениях живописи, о которых была как-то у меня беседа с молодежью. Ее я вел с целью им объяснить эти картины и внушить им интерес к вещам, достойным внимания. (4) Поводом к этой беседе для меня было вот что: у неаполитанцев было устроено состязание в красноречии – этот город в Италии заселяют жители, по происхождению греки, очень культурные, потому и в своей любви к речам они настоящие эллины. Так как я не хотел выступать публично, чтобы дать образцы своего красноречия, то много мне беспокойств доставляла толпа молодежи, которая постоянно приходила ко мне в тот дом, где гостил я у друга. Отдыхая здесь, я жил вне городских стен, у моря, в предместье; в нем была галерея, обращенная открытой своей стороной к Тирренскому морю [6]; она была в четыре иль пять перекрытий. Блистала она отделкой камнями, [7] как это любит теперь современная роскошь. Но главным ее украшением были рисунки: там были картины, которые, кажется мне, кто-то собрал и выставил здесь с хорошим знанием дела. По этим картинам можно было ясно судить об искусстве многих художников. (5) И лично я думал, что надо сказать похвальное слово этим картинам; кроме того, у моего приятеля, где я гостил, был сын, очень юный еще, лет десяти, но очень любивший слушать и прилежный к ученью. Он меня подстерег, когда обходил я эти картины, и обратился ко мне с просьбой разъяснить ему их содержание. Чтобы он не считал меня грубым невеждой, я сказал ему: «Пусть будет так; о них я прочту тебе лекцию, когда соберется вся остальная молодежь». Когда они подошли, я сказал: «Пусть этот мальчик будет застрельщиком нашей беседы и весь ход нашей речи пусть зависит лишь от него; вы же, идя следом за нами, не только молча во всем соглашайтесь, но и ставьте вопросы, если я при этом скажу, что вам будет неясно».

1. Скамандр [8]

(1) Узнал ли ты, мальчик, в этой картине рассказ Гомера, или о нем ты совсем и не думаешь и потому, конечно, считаешь за чудо, как это в воде может гореть огонь? Так вот давай подумаем, что это значит; ты же внимательно смотри, чтобы можно тебе было сделать вывод, каким путем создаются сюжеты картин. Вероятно ты знаешь то место из «Илиады», где Гомер заставляет Ахилла воспрянуть, чтоб мстить за Патрокла, а боги готовы уж двинуться в бой, сражаясь друг против друга? Всех других рассказов о битве богов [9] не касается наша картина; она только нам говорит, как на Скамандра напал могучий Гефест, сильный «пламенем чистым небесных огней». (2) Смотри опять на картину: отсюда поймешь ты и все остальное. Вот это – сам «город высокий», а это – твердыни стен Илиона; дальше – большая равнина, вполне подходящая, чтоб, отражая врагов, Азия здесь могла выступить против Европы. А вот и огромный поток огня; с неудержимою силой течет он по равнине, неудержимо он движется вдоль берегов реки, как бы желая, чтоб там не осталось ни единого дерева. Огонь же вокруг самого Гефеста разливается уже по самой воде, и страдает река и молит Гефеста о милости. Скамандр в образе бога реки нарисован не с длинными волосами, так как они у него сожжены, и Гефест изображен не с хромыми ногами, так как он движется быстро. И цвет огня не желтый и не обычный по виду, но золотистый и солнцу подобный. Все это совсем не так, как дано у Гомера. [10]

2. Комос [11]

(1) Комос, тот бог, который людям дает ночное веселье шумных пиров, стоит в дверях чертога; мне кажется, они золотые. Лишь постепенно здесь можно все различить, так как все здесь совершается ночью. И ночь [12] здесь представлена не в каком-либо телесном образе, но она характеризуется теми чертами, которые указывают на это время. Вход в дом дает нам понять, что здесь на ложе покоится чета новобрачных, очень богатых. (2) И вот сюда-то приходит Комос, молодой к молодым, нежный, совсем еще невозмужавший; его лицо горит от вина, от опьянения он стоя засыпает, опустив на грудь голову, так что шеи у него совсем не видно; левой рукой он подпирает левую щеку. [13] Но эта рука, которая с виду только держится твердо, силу теряя, бессильно и медленно падает книзу; так обычно бывает вначале, когда человек засыпает, и сон ласково нас обнимает, и наше сознанье переходит в забвенье того, что нас окружает. Поэтому кажется, что и светильник в его правой руке из нее ускользает: сон делает слабою руку. Боясь обжечься, так как огонь может коснуться бедра, Комос заносит левую ногу направо, светильник же влево, чтоб отклонить жар пламени; он стоит, опираясь рукой о колено. [14] (3) Обычно художникам нужно давать на картинах образы юных лиц; без них картина как будто слепая, но при изображении Комоса вовсе не нужно было рисунка лица; ведь голова у него опущена вниз, и тень от головы у него закрывает лицо. Думаю, этим он хочет сказать, что его сверстники не должны быть участниками таких ночных веселых попоек, не прикрывши лица. Остальные же части тела его написаны очень отчетливо, так как светильник их освещает и дает им возможность быть на свету. (4) Заслуживает всяких похвал и венок из роз, [15] но не за внешний свой вид; если приходится, подражая их природному цвету, изобразить эти розы в красках желтой иль голубой, – не такая уж в этом большая заслуга. Но как передана гибкость и нежность венка – вот это стоит всяких похвал; не могу не хвалить я и капли росы, которыми розы покрыты; можно сказать, что в картине мы чувствуем аромат этих цветов. (5) Что же еще остается отметить в этом веселом гулянье? Что же другое, как не тех, кто участвует в нем? Разве до твоего слуха не доходят с картины шум трещеток, звук флейт и нестройная песня? Факелы светят все больше внизу, потому и участники этой ночной гулянки могут видеть то, что у них под ногами; для нас они остаются невидимы. Конечно, здесь поднимается сильный смех, [16] девчонки здесь путаются вместе с мужчинами; сандалии у них подвязаны разные [17]; одеты они не так, как обычно: ведь такие ночные гулянья позволяют женщине одеваться мужчиной, а «мужчине женскую надеть одежду» [18] и даже в походке подражать женщинам. Цветы в их венках не блещут уж свежестью, они потеряли весь свой веселый вид: из-за нестройного, буйного бега их крепко прижали к волосам; на воле свободно и гордо растут эти цветы и не любят руки человека, так как она заставляет их вянуть до срока. Как громко в ладоши здесь хлопают! Это особенно нужно при шуме ночного гулянья; картина и это позволяет нам увидеть: правые руки крепко сжали пальцы в суставах и ударяют по левой руке, подставленной горстью, с тем, чтоб руки, как будто кимвалы, под музыку такт отбивали.

3. Басни

(1) Это – басни идут к Эзопу, [19] любя его, так как писанием их он занимался всю жизнь. Басни писали и Гомер [20] с Гесиодом, [21] их применял Архилох [22] в своих выступлениях против Ликамба, но лишь у одного Эзопа в виде басен представлены нам все людские дела; даже способность мышления дал он животным, чтобы могли они вести разговоры. В них он бичует алчность, нападает на гордость, на лживость, и вот у него выступают с речами то лев, то лисица, то конь; клянусь Зевсом, даже сама черепаха, вечно немая, и та у него выступает с речами; на этих баснях учатся дети всему, что встречается в жизни. (2) Трудами Эзопа ставши столь славными, басни приходят в дом мудрого с тем, чтоб украсить его повязками лент и возложить на него венки из свежих ветвей. Он же, мне кажется, задумал какую-то басню; это можно понять из улыбки Эзопа и опущенных в землю глаз. Художник ведь знает, что для создания басен нужно спокойствие духа. Умно и глубоко картина ставит пред нами телесные облики басен, сочетавши звериные лики с чертами людского лица; она ставит их в виде хора вокруг Эзопа, собрав их из числа тех, которых он выводил в своих баснях. Во главе всего этого хора художник рисует лисицу: ведь она У Эзопа в большинстве его басен является первой помощницей, так же как в комедии всюду является Дав. [23]

4. Менекей [24]

(1) На картине – осада Фив, так как в стене мы видим семь ворот; наступленье ведет Полиник, сын Эдипа»: ведь отрядов тоже семь. К ним приближается Амфиарай [25] с подавленным видом; вещим даром открыто ему, что испытать им придется. Остальные вожди полны боязливой заботы, потому-то они поднимают с мольбой руки к небу; лишь один Капаней смотрит на стены и думает, каким образом при помощи лестницы можно взять укрепленья. А с этих укреплений пока еще совсем не стреляют: фиванцы все еще не решаются начать сраженье. (2) Умно и красиво составил художник план этой картины: он окружил стены города вооруженными воинами; он дает возможность видеть одних вполне, у других не видно лишь ног, третьи видны лишь до пояса, а дальше – до груди, затем видны одни только головы, шлемы и копья. Это, о мальчик, называется перспективою, законами соотношения: уходя с соответственным кругом предметов все дальше, глаза должны воспринимать этот обман зрения. (3) Конечно, и Фивам даны богами свои предсказанья: некое вещее слово произносит Тиресий [26]; оно указывает на Менекея, сына Креонта, что если умрет он там, где пещера дракона, то этим он даст освобождение городу. И вот Менекей умирает тайно, отцу не сказав; у всех вызывает он жалость цветущей своей красотой, но все считали его благодатным богом-спасителем, восхваляя его за решимость. Смотри же, что сделал художник. Он нам представил юношу не бледным, не таким, который привык лишь к роскоши жизни; на картине он бодрый, полный юною силой и ловкий, с кожей «золотисто-медвяного» цвета, как у тех, кого восхваляет сын Аристона. [27] Сила видна в его груди, красиво окрашенной загаром, в его боках; симметричны задняя его часть и его бедра. Он крепок телом; об этом говорят его плечи, но мускулы его шеи не грубы. Хороши его волосы, [28] но они не завиты длинными кудрями. (4) Он стоит у пещеры дракона; обнаженный меч он вонзил себе в бок. Примем же, мальчик, кровь его на себя, [29] подставивши грудь и лоно свое. Ведь льется она, и душа у него уж уходит из тела, и, немного спустя, ты услышишь, как «со свистом она покинет его». [30] Ведь и души любят красивое тело: вот почему неохотно они его покидают. И вместе с потоками крови медленно опускается юноша; склоняя колена, он приветствует смерть, смотря на нее прекрасным, радостным взором, как будто к себе он сон призывает.

5. Мальчики с локоток [31]

(1) Около Нила играют «мальчики с локоток»; это – дети такого роста, какой мы слышим в их имени. За многое любит их Нил, а больше всего он радуется на них за то, что в них заключается символ, как велик его разлив, благодаря которому он несет плодородие для египтян. Они появляются и как бы выходят из лона его вод, эти младенцы, и нежные и улыбающиеся; и мне кажется, что им свойственно также болтать и шутить. Одни из них сидят у него на плечах, другие цепляются ему за волосы; иные заснули у него на руках, а те весело скачут у него на груди. Он протягивает им цветы, одни вынимая из складок одежды на своей груди, другие – из-под локтя рук, для того, чтоб они сплели для себя венки из этих цветов и спали на них, беспечальные, овеваемые святым ароматом. А дети взбираются один на другого вместе со своими погремушками. Такое-то ложе у этой реки. (2) Крокодилы и гиппопотамы, которых иные художники всегда рисуют при Ниле, лежат здесь спокойно в глубоких пучинах его вод, чтобы не внушать страха детям. Художник показал нам, о мальчик, здесь Нил как символ богатства водой и земными плодами: Нил, покрывши Египет водою, дал возможность ему стать плодородной землею – ведь равнины впитали его плодоносные воды. А там, в Эфиопии, откуда начинается Нил, над ним стоит демон как некий правитель; он посылает оттуда его воды такими, какие нужны для каждого времени года. Он так нарисован, что головой упирается в небо, ногою стоит на истоках, склонясь благосклонно, как бог Посейдон. [32] На него смотрит Нил и просит, чтоб у него было побольше этих младенцев.

6. Эроты [33]

(1) Смотри! Яблоки здесь собирают эроты. Не удивляйся, если видишь их много. Они – дети нимф и управляют всеми делами людей; потому-то их много, что много ведь и того, к чему чувствуют люди любовь, а для богов на небе, говорят, совершает то же небесный Эрот. Разве ты не заметил, как сладко благоухает весь этот сад? Или этого ты еще не почувствовал? Внимательно ж слушай: вместе с моим рассказом уж наверно тебя потянет и на яблоки.

(2) Ряды этих деревьев идут все прямо», между ними можно свободно ходить; проходы эти покрыты мягкой травою; если лечь на нее, она будет казаться мягким ковром. На концах же веток висят яблоки – и золотистые, и румяные, и те, что как солнечный свет отливают; они привлекают к себе целым роем Эротов, налетевших, чтоб их собирать. Золотыми гвоздями украшены колчаны у этих эротов, золотые в них также и стрелы, но вся их толпа, снявши колчаны и легко порхая, поразвесила их кругом по всем яблоням, одежды ж свои, разноцветные, пестрые, разостлала по траве, и отливают они у них тысячью разных цветов. Головы их не увенчаны венками: им достаточно собственных волос. Крылья их темно-синие или пурпурные, а у некоторых почти совсем золотые; бьют они ими по воздуху, будто бы нежная музыка. Ах, какие корзиночки, куда они складывают яблоки! Как много в них вделано сердоликов, смарагдов и настоящих жемчужин, а их работа должна навести нас на мысль об искусстве Гефеста. Для сбора плодов им вовсе не нужно ставить лестниц к деревьям: высоко взлетают они к самым яблокам. (3) Но не будем говорить о тех, что танцуют или повсюду бегают, или о тех, что заснувши лежат, или кто наслаждается, поедая зрелые яблоки. Посмотрим, что значит вот эта их группа? Обрати внимание! Четверо самых красивых эротов отошли от других в сторону; двое из них бросают друг в друга яблоками, а вторая их пара – один стреляет в другого из лука, а тот в свою очередь пускает стрелы в первого; и на лицах у них нет ни тени угрозы; напротив, открытую грудь они подставляют друг другу, как будто желая, чтоб именно туда вонзились стрелы. Прекрасный тут кроется смысл. Смотри, правильно ль я понимаю художника: это, мальчик, картина дружбы, влеченья друг к другу. Те что играют, кидаясь яблоками, означают начало любви; вот почему один поцелует и яблоко бросит, другой же подхватит его, открывши ладони, конечно затем, чтоб, если поймает, самому с поцелуем его бросить обратно. А та пара стрелков – они закрепляют любовь, успевшую в них зародиться. Так вот что хочу я сказать. Эти играют, чтоб тем положить начало любви, а эти стреляют, чтоб влечение их без конца продолжалось. (4) А видишь ты тех, в кругу многочисленных зрителей? Они охвачены гневом и как будто готовы вступить в борьбу. Я тебе расскажу и об этой борьбе? кажется мне, ты об этом особенно просишь. Один из них поймал противника, налетев на него сзади; схватив его, он душит и крепко держит его между ног, но тот не хочет ему уступать, старается прямо стоять и пытается разжать руку, которая душит его, отогнувши один из пальцев врага; после этого остальные пальцы уже не могут держаться и крепко сжимать. Больно тому, у кого отгибается палец, и кусает он ухо у того, кто борется с ним. Но эроты, которые смотрят на эту борьбу, негодуют на этот прием, считая, что он поступает неверно тот, кто его применяет и нарушает законы борьбы, и, как камнями, хотят закидать его яблоками.

(5) Пусть не ускользнет от нас и вот этот заяц [34]; давай поохотимся за ним вместе с эротами. Обычно этот зверек сидит под яблонями и поедает упавшие на землю яблоки; обгрызши, он их бросает. И вот его-то эроты пугают и гонят: один хлопает в ладоши, другой криком пугает, а третий машет накидкой; иные с криком летают над ним, а те по следам пешком его гонят. Этот поднялся на воздух, как будто бы сверху хотел он на него наброситься, но заяц повернул в другую сторону; другой нацелился, чтобы схватить зайца за ногу, но выскользнул заяц из рук у него, а он уже думал, что держит его! Они все смеются; один из них упал и лежит на боку, другой уткнулся носом в землю, третий лежит на спине; все они в таких позах, в какие поставила их неудача. Но ни один из них не стреляет, пытаясь схватить зайца живым, как лучшую жертву для Афродиты, (6) Ты, может быть, знаешь, что рассказывают о зайце, как сильно он склонен к делам Афродиты? Говорят, что самка его, еще кормя тех, кого она родила, во время кормления вновь становится матерью, и ставши беременной раньше, чем успеет родить, она таким образом никогда не бывает от родов свободной; самец ж осеменяет ее, как это в природе самцов, но выпустив семя, он делает самку беременной раньше, чем она успеет родить, что уж совсем против природы. А глупцы из влюбленных, добиваясь любви от любимых незаконно, путем заговоров приписали этому зайцу какую-то особую силу любовных чар. (7) Оставим все это людям беззаконным и недостойным того, чтобы их взаимно любили, а ты посмотри вместе со мною вот на ту Афродиту. Где она и какое ей дело до яблок? [35] Ты видишь скалу с большою пещерой внизу, из которой ручей вытекает с голубою водой, свежей и для питья очень вкусной; канавками он проведен орошать эти яблони. В этой пещере, ты и должен так думать, находится Афродита; думаю, там ей воздвигли статую нимфы; ведь она сделала их матерями эротов, а потому и счастливыми в детях своих. Это зеркало из серебра, золоченые сандалии, пряжки из золота – все здесь повешено не без значения. Они говорят, что это все – дары Афродите, и это так и написано, – можно прочесть там: «От нимф посвященье». И эроты приносят сюда начатки от яблочных сборов и ставши кругом, молятся, чтоб сад их оставался прекрасным.

7. Мемнон [36]

(1) На картине ты видишь войско Мемнона, но оружие отложено в сторону, и все воины готовятся к погребальному плачу над своим вождем; а он лежит, пораженный, как мне кажется, в грудь знаменитым копьем Ахиллеса. Имея здесь перед собою широкое поле, палатки, вал лагеря и город, укрепленный стенами, я не знаю, как не сказать, что находящиеся тут – эфиопы, что город, который мы видим, – Троя и что оплакивают здесь Мемнона, сына Эос-Зари. Он пришел сюда защищать Трою, и преданье гласит, что его убивает Ахилл, сын Пелея, его, столь великого и не менее славного, чем сам Ахиллес. (2) Смотри, какой он огромный лежит на земле, какая у него копна волос, завившихся кольцами; я думаю, он вырастил их у нильских вод; ведь на Ниле у устья живут египтяне, а у истоков его – эфиопы. Смотри, какой вид у него, каким сильным выглядит он, хотя глаза его закрылись уже навсегда. Смотри, как нежен юный пушок его бороды; ведь по возрасту он ровесник тому, кто его убил. И черным ты не назвал бы Мемнона: чистый черный цвет у него отсвечивает каким-то румянцем, как у цветка. (3) Посмотри на небесных богов: Эос-Заря своею скорбью над сыном сделала тусклым, печальным также и Гелия-Солнце; и просит она, чтобы ночь наступила ранее срока и мраком лагерь покрыла, чтобы можно ей было сына похитить; сам Зевс дал ей на это согласье. И смотри! Удалось ей незаметно совершить похищение, и на краю картины уже находится Мемном. Где же он и в какой земле? Нигде нет могилы Мемнона, а сам Мемнон в Эфиопии; он превращен в черный камень. Он – в позе сидящего, а облик его таков, как я раньше указывал. На статую падает солнечный луч, и можно подумать, что Гелиос-Солнце своим лучом, как будто плектром [37] по струнам, по устам его ударяя, вызывает оттуда у Мемнона звук и этим искусственно вызванным звуком голоса мудро Денную Зарю – его мать – утешает.

8. Амимона [38]

(1) Что Посейдон мог ехать по морю, как по твердой земле, когда он направлялся из Эгина помощь ахеянам, я думаю, ты об этом уж читал у Гомера. Гладкое море стелется там перед ним и его колесницей, и морские звери его провожают; там, как и здесь, плывут они следом за ним и, ласкаясь, весело скачут вокруг. Там, я думаю, ты представляешь себе лошадей такими, какие бывают на суше; ведь он требует, чтобы они были «меднокопытными» и «быстроногими» и стегает бичом их; здесь же запряжены кони морские, ноги у них приспособлены и для воды, так что могут они и плавать; они голубого цвета, клянусь Зевсом, совсем как дельфины. Там Посейдон изображен разгневанным; он негодует на Зевса за то, что «клонит он книзу» дела греков и их успехи в войне делает хуже троянских; тут же он нарисован сияющим, глядит он весело и весь охвачен нетерпеньем, как сильно влюбленный. (2) Ведь Амимона, дочь Даная, которая часто ходила за водой к реке Инаху, победила сердце этого бога, и он мчится, чтоб овладеть ею, а она даже и в мыслях не имеет, что кто-нибудь может в нее быть влюбленным. Ведь испуг девушки, ее волненье, то что золотой сосуд падает у нее из рук, – это все нам показывает, что Амимона поражена и не знает, чего ради покидает Посейдон так стремительно со всей своей свитою глубокое море; у нее от природы белый цвет лица, золото же украшений, сочетав свой блеск с отраженьем в воде, окружает ее как бы сиянием. Не будем же, мальчик, мешать невесте: уж волна готовит им ложе для брака; пока она еще голубая и с виду прозрачная, но скоро бог Посейдон заставит рисовать ее пурпурной.

9. Болото [39]

(1) Водою покрыта земля; растет на ней тростник и камыш и благодатная почва болот растит их свободно; не сеют их, не пашут, и нет за ними ухода. Нарисованы тут и ситник, и тамариск; ведь все они – растенья болот. Кругом поднимаются горы, уходящие в небо; они не одной и той же породы: те горы, на которых растут сосны, картина рисует нам с тощею почвой; те, которые кудрявятся кипарисами, выглядят глинистыми. Эти ели нам указывают, что холодными ветрами обвеяны горы, что они с суровою, каменистою почвой. Не любят ели тучной земли, не чувствуют от тепла удовольствия; потому-то они не растут на равнинах; на горах, на ветре растут они лучше. С гор стремительно льются ручьи; стекая книзу и сливая вместе свои воды, они на равнине образуют болото; и сделано все это не без толку, не кое-как: на картине художник так распределил воду по долине, как разместила б ее и сама природа, мудрая устроительница всего мира; много в извилинах вьется протоков, густо заросших густою травою, удобных, чтобы по ним плавали стаи водяных птиц. (2) Видишь ты уток, как они плавают по поверхности вод, пуская кверху, как будто из труб, струи воды? А что сказать вот об этой стае гусей? И они нарисованы так, как в натуре, и плывут по воде легко и красиво. А вот там замечаешь ты птиц на длинных ногах, [40] с огромным загнутым клювом, перелетных наших гостей, с пышным оперением, различным у каждой? И позы у них самые разнообразные: одни из них отдыхают на камнях, стоя на одной ноге, другие сушат свои перья, а третьи их чистят. Иная поймала что-то в воде, а та склонилась к земле – она там нашла себе пищу.

(3) В том, что эроты катаются на лебедях, нет ничего удивительного: эти боги буйны и любят смеяться, играя с этими птицами. Поэтому давай посмотрим внимательно на это катанье, [41] на воду, где происходит все это. Вода в этом болоте является самой красивой, так как она из горного источника и собирается она в чудесный водоем. Посредине бассейна, качаясь туда и сюда, растут амаранты с нежными колосками, засыпая воду кругом лепестками своих цветов. Возле них и ездят эроты на «птицах священных с уздой золотою». Один из них отпустил совершенно поводья, другой тянет назад, третий – еще на повороте, а четвертый гонит уж к цели, – и кажется, слышишь, как они понукают своих лебедей и кричат, издеваясь друг над другом. Все это ясно написано у них на лицах; один пытается столкнуть соседа, другой уж столкнул, а третий сам захотел упасть со своей птицы, чтоб искупаться здесь, на таком необычном гипподроме. (4) Кругом по берегам стоят более музыкальные из лебедей и в такт подпевают воинственный марш, как это подходит к их состязанью. Как указание на эту песню, не видишь ли ты этого крылатого юношу? Это – ветер Зефир; он принес лебедям эту песню. Нарисован он нежным и ласковым – и поэтому ты угадаешь его дуновенье; и крылья у лебедей распущены, чтобы, ветер ловя, могли они ими бить по воздуху.

(5) Смотри! Из болота вытекает широкая река и медленно катит свои воды; по мосту переходят ее пастухи козьих и овечьих стад. Если бы ты стал хвалить художника за то, что он написал коз, как они скачут и прыгают смело по камням, или что овцам он дал медленный шаг, как будто бы шерсть им является тяжкою ношей, [42] если мы будем подробно рассматривать свирели или тех, кто на них играет, красиво сложивши губы, – то этим мало бы мы похвалили картину, коснувшись только лишь верности изображения, с которой все передано; мы б не отметили ни удачной мысли ее, ни прекрасной ее композиции, а в этом больше всего задача искусства. (6) В чем же сказалась эта удачная мысль? Около реки художник поставил две пальмы и придал этому изящнейший смысл. Зная сказанье о пальмах, что одни из них – пальмы-мужчины, другие же – женщины, и слыхавши о браках меж ними, будто женщину-пальму они привлекают к себе, охватывая ее своими ветвями, и сами над ней наклоняются, он нарисовал на том и на другом берегу по одной из этих пальм разного рода. И вот пальма-мужчина, как влюбленный, тянется к ней, стремясь перейти эту реку, а так как пальма-женщина от него еще далека и схватить ее он не может, то пальма-мужчина ложится стволом на воду и идет на службу другим, связавши два берега. Таким образом, для тех, кто идет чрез реку, он является безопасным мостом, так как крепок ствол у него.

10. Амфион [43]

(1) Говорят, что Гермес первый хитрым искусством создал лиру, [44] соединив, как ярмом, два рога и приделав к ним щит черепахи; давши ее сначала Аполлону и музам, он подарил ее и Амфиону Фиванцу. Амфион жил в Фивах, когда они не были еще обнесены крепкой стеной; и вот он к камням обратился со своими песнями, и камни, слушая его пенье, сами собою пришли и сложились, как стены. Таково содержанье картины. (2) Прежде всего рассмотри хорошенько лиру, так ли она нарисована, как это бывает на самом деле. Рог у нее поэты зовут рогом «козла быстроногого»; музыкант его применяет для лиры, а стрелок на то, что нужно ему. Ты видишь, черны оба рога, с зазубринами, остроконечные, страшно на них натолкнуться. Деревянные части, которые нужны для лиры, сделаны из сухого и гладкого бука; кости слоновой нигде нет: тогда еще люди не знали этого животного и применения его клыков. Черепаха нарисована черной, совершенно так, как бывает в натуре, и по ней идут овальные круги, один заходя за другой наподобие желтых глаз. Струны отчасти натянуты через кобылку; идут они книзу и, прилегая к подкладке, встречают тут закрепленье; выше же, до перекладины, «лиры ярма», они идут свободно. Такую схему для струн надо считать наиболее правильной; это дает возможность на лире их натягивать прямо. (3) А что ж Амфион? Обративши все свое внимание на инструмент, он заставляет звучать струны. Зубы его видны лишь настолько, насколько открыть их надо поющему. И думаю, что поет он про землю, что для всех она общая мать и родительница, и что по воле ее могут сами собой подняться стены. От природы прекрасные волосы спадают у него на лоб и возле ушей сливаются с юной бородкой и отливают золотом. Еще прекрасней они кажутся благодаря повязке, о которой поэты «священных стихов» так говорят: «Хариты трудились над ней, украшение чудное сделав»; и эта повязка больше всего подходит к лире. Думаю, охваченный любовью, Гермес дал Амфиону оба эти подарка. Да и накидка, которая надета на нем, и она скорей всего тоже дар Гермеса. Никогда одинаковым не бывает цвет у нее, но меняется и отливает всеми цветами Ириды – радуги неба. (4) Амфион сидит на холме, отбивая ногою такт, а правой рукой пробегает по струнам; и другая рука у него по струнам ударяет; он вытянул пальцы прямо вперед, на что, я считал, может решиться только лишь пластика.

(5) А как обстоит дело с камнями? Все они собираются под звуки песен его и, слушая их, сами ложатся стеною. Одни из них уж лежат на месте, другие еще поднимаются кверху, а третьи только что сдвинулись с места и катятся. Что за славные камни! Как они соревнуются! Как они службу свою выполняют, повинуясь музыке! И стена поднимается «семивратная» по числу струн на лире.

11. Фаэтон [45]

(1) Золотом льются слезы из глаз Гелиад. [46] По сказанью текут эти слезы по Фаэтону. Говорят, что он, будучи сыном Гелиоса, из-за страстного желанья управлять конями отца, по юношеской своей смелости отважился взойти на отцовскую колесницу, но не сдержал на вожжах он коней, свалился с нее и упал в Эридан, [47] – мудрецы объясняют это как некий избыток огненных сил, для поэтов же и художников это – только лишь кони и их колесница. Он привел в беспорядок весь ход небесных явлений. (2) Смотри! Ночь уже в полдень прогоняет свет дня, сменяя его собою. Солнечный диск, устремляясь на землю, влечет за собою все звезды. Покинув ворота небес, Горы [48] бегут в идущий навстречу им мрак. Кони, сорвавшись и разбивши упряжь, несутся во весь опор, как будто их гонят стрекалом. В безнадежном отчаяньи кверху руки свои поднимает Земля, так как ужасный огонь на нее направляется. А юный возница, упав со своей колесницы, стремительно падает вниз; пылают его волосы огнем, и грудь начинает дымиться; задохнувшись от жара, он падает в воды реки Эридана и этим создаст он для них славу в сказаньях народов. (3) Ведь лебеди, высоко поднявшись на воздух, будут в разных местах в сладостной песне своей прославлять Фаэтона, и их стаи, в небо поднявшись, о нем будут петь на Каистре, на Истре [49] огромном, и везде станет широко известным это преданье. Им на помощь в этой песне придет Зефир, легкий, попутный; говорят, что он обещал лебедям петь с ними совместно в их жалобной песне. Вот потому-то он вместе здесь с птицами, и смотри! Он к ним прикасается, как певец своими перстами по звучным струнам. (4) А эти юные женщины на берегу, еще не совсем обращенные в дерево, можно думать, что это Гелиады: из-за печали о брате потеряли они свой прежний образ и, ставши деревьями, льют свои слезы. Картина знает все это: она нам рисует, как у них на ногах концы пальцев уже корни пустили, как до пояса они стали деревьями, как руки у них успели уж ветками стать. Горе! Их волосы стали листвою тополя. Горе! Их слезы обращаются в золото. Те что у них еще в глазах, заливая их, блещут, как ясное море, светлыми каплями и как будто привлекают к себе лучи света; те что упали на щеки, блестят, в себе отражая яркий румянец их щек, а те что упали на грудь, стали уж золотом. (5) Льет слезы и бог реки, поднимаясь наверх из своих глубоких пучин; открывает он свое лоно Фаэтону – это жест того, кто принимает друзей. А Гелиад он тотчас возьмет на свое попеченье, за ними он будет ухаживать: ветром холодным, холодом вод, от него истекающих, он обратит их слезы в камень; он примет упавшие капельки, эти слезы тополя, и чистой водой унесет их далеко к Океану к народам не нашего племени.

12. Босфор

(1) [50]... а стоящие на берегу женщины поднимают крик; похоже, как будто просят они лошадей не сбросить с себя мальчиков и не скинуть узды, но догнать и дать захватить на охоте и зверя и дичь. И, думаю, лошади слушают их и так делают.

Когда вдоволь они наохотились и много дичи поймали себе на обед, они плывут с кораблем из Европы в Азию, самое большее четыре стадия [51] – таково расстояние между двумя этими землями. Они плывут и сами гребут. (2) Смотри, вот они бросают причальный канат: готов принять их прекрасный дом; в нем видим мы залы, мужские покои; намечены окна особого рода; кругом обнесен он стеною с зубцами. Но что составляет его особую прелесть – это та галерея, которая идет полукругом вдоль берега моря, желтоватого цвета от камня, из которого она была сложена. Такая порода у камня [52] от местных источников: из гор нижней Фригии текут горячие ручьи, и их потоки, вливаясь в каменоломни, покрывают водою часть скал; от этого верхний слой камня становится прозрачным, точно вода, а отсюда у этих камней такое обилие красок в игре цветов. Мутная там, где вода стоит, как болото, она придает камням желтоватый цвет; где же течет она чистая, она производит впечатление кристально-чистого цвета и ту же расцветку она придает и камням, проникая по многим изгибам их трещин и порам. (5) Берег высок и на нем стоит памятник такого предания: девушка и юноша, оба прекрасные, оба ходившие в одну школу, к одному и тому же учителю, воспылали друг к другу взаимною страстью, и так как они не могли получить свободы крепко обняться, решились они умереть, и с этой скалы, вот отсюда, они кинулись, в море, обнявшись в первый и в последний раз в жизни. Стоящий же на скале Эрот простирает руку на море, и этим художник нам уясняет скрытый смысл данной легенды.

(4) Посмотри на следующий дом: в нем живет одинокой вдовою женщина, уехавшая из города из-за шумной толпы молодежи; они говорили, что похитят ее и вечно ходили к ней с серенадами веселой ночною толпою; поднося ей подарки, они старались победить ее сердце. Она же, думаю, с ними держала себя недоступно и тем еще больше сводила с ума этих молодых людей; тайно удалившись сюда, она живет в этом доме, похожем на крепость. Смотри, как он укреплен: высоко над морем навис каменистый обрыв, внизу тихо катятся волны, высоко над ними у самого края стоит этот дом- Если от него на море смотреть, оно представляется более темно-синим, а земля кажется большим кораблем, исключая только движения. Хотя она удалилась в такое, можно сказать, укрепление, даже и здесь не могли оставить в покое ее влюбленные, но, сев на суда, кто с пурпурной кормой, кто с золоченой, плывут сюда шумной процессией с серенадами в честь ее, все прекрасные, все, увенчанные венками цветов. Один играет на флейте, другой хлопает в ладоши, третий – должно думать – поет; они бросают в воздух венки и шлют ей свои поцелуи. Они уже не гребут, но, прекратив свою греблю, спокойно стоят, как будто его осаждая, у отвесного берега. Женщина ж смотрит на них, сидя в доме, как в башне подзорной, и смеется над их шумной, веселой процессией и капризно велит влюбленным не только плыть на судах, но и вплавь добираться до берега.

(5) И, двигаясь дальше, ты встретишь стада, услышишь мычанье быков; твой слух поразят резкие звуки свирели, увидишь ты и охотников и земледельцев; встретишь реки, озера, источники – все нам рисует картина, что есть в природе, что в ней бывает, что иной раз могло бы в ней быть. Но из-за массы изображений художник не проявил невнимания к правдивости в их передаче: каждая вещь нарисована со свойственной ей лишь особенностью, как будто бы он рисовал лишь ее одну. Все это ты видишь вплоть до того, как придем мы к святилищу. Я думаю, ты замечаешь там храм в высоких колоннах, которыми он окружен, и у входа – огненный факел; он здесь устроен, чтоб служить сигнальным огнем кораблям, плывущим из Понта. [53]

13. Рыбаки

(6) Ты, может быть, скажешь: «Почему не ведешь ты нас дальше к другим картинам? Уж достаточно ты рассказал о Босфоре». Мне остаются теперь рыбаки, о чем я в самом начале обещал тебе рассказать. Чтобы на мелочи мне здесь не размениваться, но указать тебе, что достойно внимания, не будем в рассказе касаться тех, кто удочкой ловит, кто умудряется верши ставить, или сети кто тянет и бросает трезубый гарпун – интересного мало ты можешь услышать о них, и они тебе больше покажутся какой-то приправой к картине. Но вот посмотрим на тех, кто готовится к ловле тунцов. Эти стоят беседы, так как важная это охота.

(7) Обычно тунцы идут во внешнее море из Понта, где их место рожденья и где они кормятся или другими рыбами или же илом и другими отбросами, которые в это море несет Дунай и вода Меотиды [54]; от них воды Понта, больше чем в другом каком море, и сладки и пригодны к питью. Плывут эти рыбы, как будто фаланга воинов, по восьми, по шестнадцати и вдвое больше еще в ширину; плывут они рядами, один над другим, на такой глубине, какова ширина их. (8) Способов, как их ловить, бесконечное множество: бьют их и острым железом и яд подсыпают, ставят на них и небольшие сети, которыми можно поймать, конечно, небольшую лишь часть стаи. Но лучший способ охоты вот какой: кто-нибудь, кто умеет быстро считать и имеет хорошее зренье, забравшись на высокую мачту, наблюдает за морем. Он должен глаз не спускать с поверхности моря и стараться увидеть как только можно издалека; когда же он заметит, что рыба вошла в пролив, он громким криком должен дать знать тем, кто сидит на рыбачьих судах, указать им и число колонн рыбы и те их тысячи, которые идут; рыбаки же должны отрезать им ход при помощи глубоко сидящей сети, плотно, как дверь, запирающей пролив, и тем получить превосходную ловлю, от которой легко и быстро богатеет тот, кто руководит подобною ловлей. (9) Теперь посмотри на эту картину; ты увидишь сейчас, как происходит все это. Наблюдатель смотрит на море, взор его перебегает с места на место» чтоб выяснить все их число. На голубой поверхности моря цвет рыб различный: черными кажутся те, которые плывут верхом; менее темными те, которые идут за ними; те же, что движутся следом за этими, и совсем незаметны для взора: сначала их можно видеть, как тень, а потом они с цветом воды совершенно сливаются; и взор, обращенный сверху на воду, теряет способность что-либо в ней различать. (10) А вот и толпа рыбаков. Как прекрасно они загорели! Их кожа, как светлая бронза. Иной закрепляет весла, другой уж гребет; сильно вздулись у него мускулы рук; третий покрикивает на соседа, подбодряя его, а четвертый бьет того, кто не хочет грести. Радостный крик поднимают рыбаки, как только рыба попала в их сети. И одну часть ее они уж поймали, другую готовятся поймать. Не зная, что делать с таким количеством рыбы, они приоткрывают сеть и дают ускользнуть части рыбы и выскочить из сетей. Так богатый улов их делает щедрыми.

14. Семела [55]

(1) Перед тобой на картине ужасного вида Гром и Молния, [56] у которой из глаз исходит ослепляющий блеск; страшный небесный огонь, охвативший царский дворец, – все это относится к тому сказанию, которое, конечно, ты знаешь хорошо. (2) Огненная туча, объявшая Фивы, разражается над домом Кадма: это Зевс пришел к Семеле с любовным свиданьем, и гибнет Семела, мы можем по крайней мере так думать. Но из этого огня, клянусь Зевсом, рождается Дионис. Неясно проглядывает облик Семелы, она возносится на небо, и музы там ее примут, славя песнями, а Дионис из разверзшегося лона матери внезапно появляется на свет – и меркнет пред ним весь этот огонь, так как сияет он сам, как звезда, что кидает свой яркий свет. (3) На заднем плане сквозь огонь, расступившийся здесь, неясно виднеется грот, готовый Дионису, лучше всякой ассирийской или индийской пещеры; вокруг этого грота цветут виноградные лозы; свисают грозди плюща и уже созревшие виноградные кисти, а деревья для тирсов [57] поднимаются из Земли, которая их охотно дает в таком виде, будто иные из них в огне. И нечему тут удивляться, если Земля в честь Диониса даже самый огонь венчает венком: вместе с ним в шумных оргиях Вакха будет она веселиться и сделает так, что будут черпать вино из источников и пить молоко, как из груди, то из комьев земли, то из каменных глыб. (4) Послушай и Пана, [58] как он, должно быть, воспевает Диониса на вершинах Киферона, прыгая там под клики «Эвоэ». [59] А Киферон, [60] в человеческом образе, охвачен скорбью, так как скоро на нем будут жуткие сцены; его украшает венок из плюща; соскользнул с головы у него этот венок, так как носить его совсем ему неприятно. Рядом с ним Мегера [61] сажает сосну и заставляет бить из земли источник воды, предвидя, думаю я, что прольется здесь кровь Пенфея и Актеона. [62]

15. Ариадна [63]

(1) Что Тезей на острове Дии [64] покинул Ариадну во время глубокого сна, – вероломно, как одни говорят, по словам же других не было тут вероломства, но это он сделал по внушенью Диониса, – все это слыхал ты даже от твоей няньки: в таких рассказах они мастерицы и, когда хочешь, могут над ними проливать слезы. Конечно, нечего мне говорить, что тот, кто на том корабле, – это Тезей, что Дионис – тот, кто идет вот здесь по земле; и нечего мне обращать твое вниманье, как будто не видишь ты сам, на ту женщину на голых скалах, в каком сладком сне лежит она там. (2) Нечего было б особенно хвалить художника этой картины за то, за что и всякий другой заслужил бы похвалу: всякому легко рисовать Ариадну прекрасной, красивым Тезея; для тех, кто желает представить Диониса – на картине ли, в статуе ли, – он являет себя в тысяче внешних признаков, и если кто схватит и сумеет из них передать хоть самую малую часть, тот уже представил нам готовый образ бога. Например: вот грозди плюща; они являются венком и тем дают нам узнать Диониса, пускай вся работа сделана плохо; и рог на висках выдает нам Диониса в этой фигуре; пантера, которая незаметно появляется из-под длинной одежды Диониса, опять-таки служит символом бога. Но здесь на картине Дионис представлен нам только с точки зрения его охватившей любви. Его многоцветная одежда, его тирсы и шкуры оленей – все это откинуто здесь как лишнее, несвоевременное; вакханки тут не бряцают в кимвалы, сатиры не играют на флейтах, и Пан остановился и больше не скачет, чтоб не разбудить от сна девушку. Одетый в пурпурное платье, голову увенчавши пышным венком из роз, идет Дионис к Ариадне, «опьяненный любовью», как говорит теосский певец [65] о сильно влюбленных. (3) Тезей тоже охвачен любовью, но к «дыму родных» Афин; как будто Ариадну он не знает и не знал никогда; я мог бы сказать, что забыл он и о лабиринте и даже не может сказать, зачем только он плавал на Крит [66]; так жадно глядит он на то, что простирается впереди его корабля. Посмотри и на Ариадну, или, правильней, на ее сон: грудь у нее открыта до пояса; нежный затылок, гибкая шея, правое плечо – все это у нее открыто; одна рука лежит на покрывале, чтобы ветер не сделал чего непристойного. Какое нежное, о Дионис, и какое сладкое дыхание! Исполнено ли оно запахом яблок или винограда – ты это узнаешь тогда, когда ее поцелуешь.

Категория: Антология экфрасиса | Добавил: raceja (02.09.2018)
Просмотров: 400 | Теги: библиотекa | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar